Здесь жизнь совсем другая

Кучкар НАРКАБИЛ

Здесь жизнь совсем другая

Рассказы

Старуха уже давно не может вдеть нитку в иголку: глаза, будь они не ладны, совсем ослабли. Да и возраст, почитай почти восемьдесят. Но она еще достаточно крепка. А голос каков? Голосище… Гремит так, словно пушка стреляет. А как начнет говорить, будто канонада в округе! В кишлаке ее прозвали: «Бабушка – гром». Она уже привыкла к этому прозвищу…

- Бабушка – гром, пойдемте к нам, мама зовет вас ткать ковер.

- Бабушка – гром, дайте немного кислого молока.

- Бабушка – гром, дайте яиц, наша курица стала наседкой.

Старуха не жадная, что ни попросят, все даст, куда ни позовут, обязательно пойдет, а детей, ну просто обожала, хотя, когда они приходили за чем-нибудь, беззлобно ворчала: «На, горе мое, непоседа ты такой, на, бери скорее, спрячь это в карман. Если захочешь курт, приходи, угощу… А маме, иди и скажи, что бабушка придет, обязательно придет, даже если ей лошадь в грудь лягнет… и еще скажи, вы, дескать, матушка, на прошлой неделе, когда бабушка валяла войлок, так и не пришли к ней. Что надорваться побоялись? Так и скажи матери. А ну, повтори, что сказала…» Ребенок, тужась и краснея, прилежно повторяет слова бабки… Одна его рука в кармане, а там вожделенный курт, мальчонка от нетерпения переминается с ноги на ногу. В другой раз:

- Заходи, дитя. Что, в этом году ваша корова так и не отелилась? Ну, да ладно, иди и отведи свою скотинку домой, да привяжи покрепче. Скажи отцу, если он двенадцать месяцев в году, не будет торчать у винного магазина Юлчибая, как собака на привязи, то сможет вам купить здоровую корову, - и вручает огромную косу кислого молока. – Если что-нибудь понадобится, заходи.

Старуха гостям всегда рада, а ворчит так, не со зла. Погрохочет, потарахтит и все… А что, она же бабушка-гром! А на самом деле, добрейшая душа!

- Ну, давай, проходи, а то, что-то я заскучала. Заходи Салимкин черныш. Что ты там возишься? Залезай на супу. На отведай, гилминди . Сейчас разве умеют делать такое… Да-да, угощайся, дитя!.. Вкусно? Ох, и непоседа же ты –а? Есть у нас всякие блюда – биламик , юпка , гарчиш , ширгуруч , турта , кайла , кучаош . Ровесницы твоей мамы, все рохли, едва сорок стукнет, а они уже обессилели. Родили по двое деток и уже охают, в их возрасте пахать и пахать надо, а они что? Совсем перестали готовить нашу национальную еду, мол, не умеем, не знаем…враки все, ленятся. Готовят, что полегче – постный суп, водянистую шурпу… Покрутились чуток у плиты и всё, думают - сготовили».

Ребенок, не совсем понимая, о чем сетует бабушка-гром, с удовольствием уплетает вкусные «пирашка», приготовленные на сливочном масле и молоке. После третьего, торопливо проглоченного пирожка, мальчуган начинает тяжело дышать. «Бабуль, я пошел». Старуха, приподняв перевернутую корзину, достает полную косу яиц и протягивает мальчику:

- На, скажи матери, пусть посадит на нечетное количество яиц курицу - наседку, иначе, цыплят не вывести, твоя мать и этого не знает».

- Бабушка, а если яиц, будет четное количество?

- Пусть одно пожарит отцу, - парирует старуха. – Да, кстати, скажи матери, что куры не всегда высиживают яйца. Хотя бы это объясни…

***

Бабушка – гром, сидя на супе, не спеша прядет. Как же виртуозно она с этим справляется, словно огромным точильным станком управляет. Левой рукой цепко держит нить, плавно струящуюся, правой - крутит веретено, как всадник саблей управляется. Дед Рахим, подходя к дому, задержался на миг у калитки, невольно залюбовавшись мастерством старухи. Почувствовав взгляд, бабка обернулась. Старик насупился. Не спеша вошел во двор, засуетился, делая вид, что занят, лишь бы старуха вновь не затеяла утренний разговор.

- Пришли? Ну, когда собираетесь в дорогу?

Старик, вздрогнул, как от удара плетью: «Вот тебе на, опять завелась!»

- Куда? О чем это ты? - Повернулся он к старухе.

Бабушка загудела:

- Что прикидываетесь? Ну, какой вы после этого отец? Если бы я этого ребенка нагуляла, было бы понятно…эх, ни разу не проведать собственное дитя. Или он вам не родной – а? Какой вы отец?

- Мы же говорим с ним по «телепону».

Старик в подтверждении своих слов, вытащил из-за пазухи мобильный телефон.

- Ох, уж этот младшой, откуда он принес эту дрянь. Телепон – это уши, а не глаза, это не чувства, не любовь, не живое общение… Будь он не ладен, только людей разъединяет.

Старуху прорвало. В такие моменты старик не мог ее переспорить. Она своими доводами метко била в цель. Ну, теперь ему не поздоровится. Но и молчать ему как-то не сподручно.

- Так в саду самый разгар работ. Если не прослежу, эти сорвиголовы весь виноград обдерут. А кто за скотиной присмотрит?

- Не ищите отговорок. У вас есть средний сын! Присмотрит. Да и его жена – лежебока, пошевелиться может. В кишлаке винограда завались. Никому он и даром не нужен. Да что с вами? А вы все маетесь между домом и садом. Да пропади пропадом эта скотина, работа… И собаки иногда отдыхают, и птицы умолкают, только вам нет покоя. Когда умрем, что ваши бараны и овцы нас оплакивать будут?!

Старик вспылил. В сердцах швырнул косу в сарай. Однако ответить было жене нечего. Проворчав в усы: «Ах ты, трубадурова дочь!», прошел в сени, зачерпнул из ведра ковш воды и залпом выпил. Старуха смягчилась:

- Эй, не пейте холодную воду, охрипните, выпейте чаю, горячего чаю! Ну, не дуйтесь, идите же сюда!

Мы с вами можем сохранять спокойствие, а старик, понемногу остывая, все бурлил: «Эта сукина дочь вот уже пятьдесят лет диктует, как мне жить. Хватит, теперь будет по – моему! К сыну нога не тянет, поеду в следующий раз. И потом, если захочу - поеду, если не захочу, то нет!». Полный решимости старик, нахмурив седые брови, наморщив лоб, неприязненно взглянул на жену. Его небольшое худое лицо сверкало гневом. Пытаясь взять себя в руки, он дрожащими руками прикоснулся к белой жиденькой козлиной бородке. Со стороны казалось, что старик раскрыл руки для молитвы. Старухе тоже так показалось.

- Дедуль, выпейте чаю. Ну же, идемте. Ладно, не хотите идти - не идите.

Покорный голос старухи привел старика в замешательство. Он не поверил своим ушам, признать свое поражение в словесной перепалке, тем более с ним, для старухи равносильно смерти. Что-то новенькое?!

Накопившееся раздражение, грозящее вылиться в большой скандал, в один миг было потушено ласковой речью старухи. Старик, поднявшись на супу, присел рядом. Бабка, открыв кастрюлю, поверх крышки накрытую полотенцем, положила в косу молочной рисовой каши и протянула мужу. Старик глянул на нее исподлобья: нет, не похоже, что морочит голову, за пятьдесят лет он ее хорошо изучил, все эти шуры-муры не для нее, если что, сразу ужалит, выпустив весь свой яд. «Эх ты, дочь бахши Уккагора… Если ненароком бес в нее вселится, то почитай все кувырком. Да и права она, зараза, детям не надоедаю, не вешаюсь на шею… Ну, что мне делать, если я такой? Дочь бахши Уккагора частенько сетовала, дескать, как ни старалась, чтобы вы были среди людей, так и не вышло, мол, даже глина вспыхнула бы огнем, камень заговорил бы, а вы всю жизнь молчком да молчком, эх, горька моя судьба, сторонитесь вы людей. Что ж, это правда. Да, я сторонюсь людей, но только не тебя, Тошбуви». Старик усмехнулся, протянув пустую косу старухе:

- Дай еще полкосы.

Бабка засветилась от удовольствия:

- Не будет потом тяжеловато, выпейте-ка чаю.

Старик опять усмехнулся:

- Давай-давай! Если будет тяжело, придумаем, что делать.

Дед с жадностью опустошил и эту косу.

Остатки молочной каши блестели на стариковой бороде.

- Дедуль, вытрите бороду… До сих пор как дитя. Если б знать, что к старости мы все будем как дети, - мягко, еле слышно проворчала старуха. Старик посмотрел на нее. Слезы навернулись на глаза. Перед ним была не бабушка-гром, а маленькая, беспомощная старушка. Внутри словно что-то оборвалось, редкие седые волосы будто иголками вонзились в голову, он вздрогнул.

- Ие, Тошбуви, что с тобой?

Старуха вздохнула.

- Да так, дедуль, так.

Вместо громогласно гудящего голоса - тихий потухший вздох. Старик оцепенел.

- Что с тобой?

- Послушайте меня, дедуля. Послушайте меня. Уф-уф… вам не кажется, что, мы постепенно отдаляемся от детей?

- Прекрати такие разговоры, Тошбуви, - голос старика задрожал. - Сегодня же отправимся к нашему старшому.

Старуха не в силах сдерживаться, всхлипнув, залилась слезами.

- Поедете или нет - решайте сами. Я сейчас не об этом. Мы от детей или дети от нас отдаляются. Не только мы, но, кажется, и другие наши ровесники… Что-то страшно, дедуль, об этом надо слезы лить.

- О чем это ты?

- Говорю… а что говорю? Пятерых детей подняли, не жалели сил, души в них не чаяли, дочь… да ладно, она – отрезанный ломоть, она при семье, издревле так повелось. Пусть будет счастлива. Приедет раз в месяц, мы с вами и расцветаем, словно деревья после полива. А три сына?! Три-и-и сына! Разлетелись в разные стороны, эх, лишь бы были здоровы! А младшенький?! Тоже уехал, работа, мол, в Шерабаде, и сноху забрал, государственная работа, что скажешь, э-э-эх! Как подумаю о внуке, сердце кровью обливается, дедуль. Вы мужчина, вам не понять... А когда похоронила троих детей … предала земле, дедуль, тогда-то я и сдала. Это я с виду такая важная, а этот мой громогласный голос вовсе не мой, а отца, это ничтожный след его могучего голоса. Эх, доля моя, доля… Э-э-э-эх….

Старуха, глубоко вздохнув, снова залилась горючими слезами. Старик встал с места и, покачиваясь, потерянно обошел вокруг супы.

- Ну все, перестань, Тош… успокойся, Тош.

Старик, горестно вздыхая, вошел в прихожую. Набрав полный ковш воды, подошел к старухе и брызнул ей в лицо. Старуха вздрогнула и затихла, уставившись на скатерть.

- Старший сын вот уже пять лет носа не кажет в кишлак, - причитала старуха. – Соседка говорит: ваш сын большой человек, приехать, видать, времени нет, говорить - то говорит, но, чтобы меня успокоить, я знаю это. А я:

- У него все в порядке, мой сын недавно приезжал, работы у него много, много работы. Я говорю, что он навещает нас каждые два-три месяца. А вы радуетесь, что по телепону разговаривали. А вчера дочь соседки Хамсои прибежала: бабушка, говорит, вашего сына по телевизору показывают. Вы были в саду. Включила телевизор. Он так хорошо говорил, но этот проклятый свет выключили. До утра не могла заснуть. Рано утром пришел ваш средний и что говорит…Мама, мол, ваши двое детей стали большими людьми, а я один тащу все хозяйство, никто даже и не думает помочь. Дедуль, давай отдадим ему этот сад, всех баранов, быка, корову. Зачем нам все это. Отдадим, избавимся. Зачем тащить эту непосильную ношу.

Старик вспыхнул:

- Он так и сказал? Сам попросил?

- Нет, ничего не просил. Даже не заикался. Но я по глазам все поняла. Прочитала по его глазам…

Старик опустил голову. Дрожащими худыми пальцами затеребил край скатерти. Больше он не мог противостоять своей бледной, задыхающейся от печали супруге.

- Хорошо, как скажешь. Зови среднего, пусть вечером придет, пусть владеет и садом, и баранами, и прочей скотиной. Завтра утром отправимся в путь. Навестим старшего.

***

А теперь послушайте о старшем.

На рассвете поезд, едущий из Денова, доставил стариков в Ташкент. Их встретил шофер старшего сына, посадил в диковинную машину, и они отправились к «старшему». Старуха была счастлива, словно на крыльях летела. И старик, хоть и не подавал виду, но тоже был доволен. Оба были переполнены радостью и счастьем в предвкушении от долгожданной встречи.

Остались позади резвая речка с хрустальными водами, необъятный фруктовый сад. Перед взором стариков открылась совсем иная картина –на открытой местности вереницей выстроились многоэтажные дома.

- Наверное, это городское селение, - предположил старик, ни разу в жизни не видевший таких высоких зданий. – Ву-йй, а какие крыши, а это не шифер, как же блестит-а, сверкает, еще в разные цвета покрасили… А построены-то как! Остроконечные, туповатые, треугольные, четырехугольные!

Машина остановилась у огороженного оградой шикарного лазурного особняка с алой крышей-колпаком. Вышли из машины. Шофер нажал на белую кнопку сбоку огромных бронированных серых ворот. Старики удивленно ждали. Позвонил снова. Через какое-то время послышался стук, и открылась маленькая дверца больших ворот. Из-за двери показался их сын Турдыкул, опухший, с взъерошенной копной седых волос, в майке и шортах. Старуха бросилась с объятиями и поцелуями к сыну, а старик стоял рядом, радостно улыбаясь.

- Вай, мой сыночек! Дорогой мой Турды! Ты мой хороший. Жив – здоров, у тебя все в порядке, мой мальчик?!

- Все хорошо, как сами, добро пожаловать, проходите. Проходите. Отец, как доехали? Добро пожаловать, проходите.

Отец с сыном обнялись. Турдикул повел гостей к особняку по дорожке из красного кирпича, вдоль которой были высажены диковинные цветы. Шофер шел за ними, неся сумки стариков. Старуха важно следовала за сыном, а старик с любопытством оглядывался по сторонам: «Ну, двор как двор. Просторный, ничего не скажешь. Повсюду аккуратно постриженная зеленая трава. Посредине живописный фонтан, вокруг него благоухающий цветник».

Чуть поодаль отделанный мрамором бассейн. Вода прозрачно - голубая. Рядом прекрасный яркий крытый айван. Разноцветные пластмассовые столы и стулья. За бассейном вдоль стены тянутся, выстроившись в ряд колпаки длинноногих фонарей. Видимо, их включили еще вчера, и до сих пор горят. По краям тротуара такие же фонари, только белые, мигают яркими лампами. У самого дома с левой стороны крытый двухэтажный резной сури .

- Сейчас… Сейчас. Минуточку. Невестка еще спит. Сейчас разбужу. Рисол! Рисолат! Гости пожаловали…

Они прошли мимо огромного особняка, с огромными темными стеклами, и присели на двухэтажный настил. А сын, поднявшись по лестнице, вошел в дом. «В городе поздно встают», - подумал отец. «Уже полдень на дворе, а они все еще спят, лежебоки» - возмутилась про себя мать.

Наконец, дверь открылась и появилась невестка. Вот это да-а-а, и она в шортах. Правда, ее майка длиннее, чем у мужа. Ну, да ладно, не будем придираться, какое наше дело до чужой одежды. Но хотелось бы заметить, что и бабка, и старик прятали глаза, смущенные внешним видом невестки.

Невестка, поздоровавшись, стала собирать на стол. Может, почувствовав замешательство стариков, она накинула на плечи халат. В скором времени стол был уставлен всевозможными яствами. Сноха принесла жаркое. Сын справился о здоровье всех родственников в кишлаке, поинтересовался новостями. Невестка почтительно ухаживала за родителями.

- Что-то детей твоих не видно, сынок? – не дождавшись, когда внуки появятся в дверях, спросила старуха.

- Наргиз в Германии, Бекзод в лагере, - сухо ответил сын.

- Жаль…- сказал старик. Бабка, взглянув на него, затараторила:

- Ладно, самое главное, чтобы были здоровы!

- Хорошо, что приехали. «Мы по вам скучали», —любезно произнесла невестка.

- Мы, когда дети вернутся, сами собирались приехать в кишлак, - подхватил сын.

- Хорошо, хорошо, - обрадовался старик.

- Сынок, дед Чори, тетушка Сарви умерли. Дядюшка Тожи сильно болен, лежит, не вставая, - печально произнесла мать. – Вы приезжайте в кишлак, сынок.

- Ох, и огромный у тебя двор, сколько места, как в кино, - вмешался старик, желая повернуть разговор в другую сторону.

- Да, отец, двор так двор!

- Сынок, сын дядюшки Хуррама в городе в больнице лежит, ты бы навестил его. Дядюшка обижен, говорит, что звонил племяннику по «телепону», мол, а он толком со мной и не поговорил.

- Много работы, работы много… Хорошо, схожу, - вяло согласился сын.

- Мама, папа, угощайтесь. Попробуйте-ка этот салат, - потчевала невестка.

- Двор отличный, - начал опять старик, боясь, чтоб старуха что-нибудь не ляпнула. – Вон те арчи хорошо выросли, а эти? Похожи на белые тополя…

- Это березы, папа, березы

- Хорошо, хорошо. А что яблонь, черешен не посадил? Ну да ладно, в каждом месте свои порядки. Сынок, я пойду, мне надо подготовиться к молитве, а потом мы вместе с тобой погуляем по твоему двору.

Старик выразительно взглянул на старуху, мол, не скажи ничего лишнего, и встал из-за стола. Сын проводил отца к бане в конце двора.

- Мама, вам постелить? Немного отдохнули бы…

- Хорошо, невестушка, хорошо. Постелите, деточка.

В пустующем дворе день тянулся бесконечно, тягостно и пусто.

Гуляя по двору, старик увидел за разросшимися елями большую клетку, а в ней огромного волкодава ростом с медведя. Обернувшись к сыну, старик удивленно воскликнул:

- Это что, отродье дива?!

- Ну, это… Бекзод увлекается, папа!

- Ты бы лучше привез сюда четырех баранов, полезнее было бы. Ребенок бы не скучал, стал бы заботиться о животных. Вместо этого чудища, мог бы откормить приличного бычка… и дети бы не слонялись без дела, где это видано разводить таких огромных собак, скотину-то полезнее.

- Отец, мой сын не разводит собак, - рассердился сын.

- А это что? Чем этим увлекаться, лучше за скотиной ухаживать, - кивнул он в сторону клетки.

Собака зарычала.

- За собакой следит специальный человек, специальный работник.

Отец посмотрел на сына с сожалением. Криво усмехнувшись, покачал головой.

- И для чего это чудище?

- Он днем и ночью сторожит дом. Это же город, отец!

Старик сердито посмотрел на собаку. Волкодав снова зарычал.

…Наступил вечер. Старики на супе расположились чаевничать. Невестка начала поливать шлангом двор. Позвонили в дверь. Рисолат, бросив все, поспешила открывать. Вошел худощавый мужчина с двумя ведрами в руках и направился к собачьей конуре. «Принес собаке еду. Наверное, это смотритель собаки» - подумал старик. За ним пришел шофер. С двумя рабочими они прошли к бане и приспособили на двух шестах белую ткань, которая отделила бассейн от сури, где сидели старики. Из багажника машины были вынесены и поставлены на стол две огромные коробки. Через некоторое время на столе появились различные яства и напитки. Старики удивленно переглянулись.

- Мама, папа, сегодня у нас гостевой день. Сейчас должны прийти гости: знаменитый актер с супругой. Они захотели навестить нас, неудобно было отказать, - скромно сказала невестка.

- Ну разве можно отказаться от гостей, то, что гости пожалуют - это хорошо. Дом, где много гостей – полная чаша, дорогуша, - поддержала старуха невестку. Сын, устанавливающий под елями шашлычницу, бросил быстрый взгляд на родителей. Старик улыбнулся, мол мы без претензий, сынок.

Вскоре пожаловали актер, который действительно, частенько мелькал по телевизору, с супругой. Рисолат бросилась им навстречу. Актер расцеловал Рисолат, его супруга поступила так же. Турдикул, не нарушая этого странного обычая, тоже расцеловал гостей и повел их знакомить со своими родителями, вставшими для приветствия. Потом, потащил гостей за недавно сделанную «штору». Старики, обескуражено переглянувшись, присели. За занавесью послышался веселый шум, крики, всплески воды, звон бокалов, кто-то кричал, кто-то смеялся…

- Здесь жизнь совсем другая, дедуль, - произнесла старуха.

- Другая. Все по-другому… - усмехнувшись, согласился старик.

- Ну, что будем делать, дедуль?

- На рассвете уедем. Или ты останешься?

- Ваша правда. Что скажете, то и будет! На этот раз вы правы, дедуль.

Старуха примолкла, уставившись в одну точку. Ей не хотелось, чтоб увидели навернувшиеся слезы. Старик тоже отвернулся. Бабка украдкой вытерла глаза.

За «стеной из ткани» снова послышались всплески, женский визг… Появился смотритель собаки, он вел этого огромного черного волкодава, держа одной рукой цепь, а другой – наполовину опустевшую бутылку водки. Собака, глянув в сторону сури, недовольно зарычала и пошла за своим смотрителем к бане.

Через четверть часа старик направился к бане, чтобы подготовиться к молитве. Набрав воды, он прошел через двор и, нагнувшись к елям, вдруг почувствовал, что на него что-то шумно летит. Резко обернувшись, старик увидел стремительно мчащуюся огромную собаку. Он застыл, не в силах пошевелиться. В голове молнией сверкнуло: собака сейчас растерзает его на части. В этот момент… в этот момент раздался гром, земля задрожала – это бабушка-гром изо всей силы рявкнула:

- Стоя-я-я-ять!

Собака остановилась, как вкопанная. Закружившись на месте, она трусливо поджала хвост и побежала обратно. Люди у бассейна, застыли от изумления.

А не ведавший ни о чем смотритель собаки безмятежно храпел, прислонившись к стене бани.

Перевод с узбекского Саодат Камиловой

В решете воды не удержишь

Сторонись дурного, а не можешь - лучше сгинь! Эх, а этот даже не думает уходить. Все сидит и сидит. Все мнется и мнется.

- Братец, ну давай, ну всего какая-то маленькая подпись. Ну что с тебя убудет?!

Он покраснел. Что делать? Ведь не чужой. Хоть и не говорит прямо, что человека из меня сделал, но всем видом показывает, что это он когда-то меня в Ташкент привез. Уже двадцать лет прошло, нет-нет, да и скользнет упрек в маленьких узких глазках или в движениях Довула Даврона. Да-да, как только он увидит Ильхома, так и пышет укоризной.

- Чтоб не сглазили, братец! Выглядишь прекрасно. Что ни говори, а все-таки людьми руководишь, они тебе в рот заглядывают. Твое слово весомо.

Довул Даврон затих, как кот в предвкушении добычи. Ох, и искусен же он! Нисколько не изменился. Даже не постарел.

Никто не даст ему шестидесяти лет. Он сидит в кресле напротив Ильхома такой маленький, как Буратино, втянув голову-дыньку в плечи. На его сухоньком лице застыла ядовитая ухмылка. Узкие глазки буравят Ильхома, готовы проткнуть его насквозь. Тишину прервал бесцветный голосок:

- Читал?

- Хм…

- Ну?

- По-моему, было бы неплохо, если бы и Рустам еще прочел. – Ильхом пытался найти способ хоть ненадолго ускользнуть от разговора.

- Братец, хорошо, когда есть кому покритиковать, вот я и пришел к тебе за критикой.

Ну, я теперь тоже член Союза. Выпустил четыре-пять своих книг. Видишь, тема неплохая. Актуальная. Куй железо пока горячо… Говорят же, если захочешь, и в решете можно воду удержать …

- Хорошо, пусть Рустам тоже почитает.

- Рустам, может, и хороший поэт, и ты другое дело. Знаю, ты член жюри конкурса… руководитель, твое слово очень весомо. Ну, поддержи… Если Бог даст… и мы… может…

- Довул ака, сказать правду? Работа еще сырая, много недоработок. Нужно многое переработать. Здесь нет и намека на дастан. К тому же, вы пишете о Родине, это святая тема …

- Если сырая, давай испечем. Что, я зря к тебе пришел? Если в такой момент не поддержать, тогда зачем братство?! Люди, пившие из одного арыка, уже родственники.

Услышав слово «арык», Ильхом вспомнил маленький арычок «Бакирок» (Крикун), неподалеку от канала Хазарбог. Вспомнилось детство. Перед глазами мелькнули пейзажи далекого кишлака. Вспомнил, как закончив учебу в Ташкенте, вернувшись в кишлак, Довул Даврон похвастался, что стал поэтом. Эта новость взбудоражила тогда всех. Вспомнил, как после первого курса университета он сам проходил в газете практику под руководством Довула Даврона. Действительно, были времена, когда он восхищался им, подражал ему. Этого он не забудет. Кто знает, видно, в те времена в силу своей молодости он не всегда обращал внимание на поведение этого человека.

Ильхом решил отшутиться:

- Говорите, испечем. Но даже закваски здесь нет. А значит, печь в тандыре бесполезно, все равно все потечет. Не получится.

Довул Даврон дернулся. Почернел. Покачал маленькой головкой-дынькой:

- Хм… Братец, а ты изменился. Кресло меняет людей. Но знай, это кресло не на всю жизнь… В горести и в радости рядом бывают лишь близкие. Не забывай откуда ты вышел, кем был…

Ну это уж слишком. Плохо, когда спекулируют землячеством. Слова Довула переполнили чашу терпения Ильхома. Еле сдерживаясь, он в сердцах сказал:

- Вы что, не проживете без премии?

Довул вскочил. Нервно кусая губы, взвизгнул:

- Нет, не проживу! Да!

Ильхом увидел у собеседника блеснувшие слезы. Он и не предполагал, что все так обернется. Ему стало стыдно. Давно не куривший Ильхом вытащил из пачки сигарету и судорожно затянулся. Не смея взглянуть на Довула, он недвижно уставился в одну точку.

- Хорошо. Я напишу рецензию.

Ильхом отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен. Довул подал голос:

- Спасибо, братец, спасибо!.. По капле от богача наполняется водоем бедняка. Я де забуду добра, - встав с места, он торопливо вытащил три листа из блестящего пакета и протянул Ильхому.

- Вот и готовая рецензия. Не надо лишний раз напрягаться, братец. Только подпиши и все. Не хочется тебя утруждать. Завтра я уезжаю в кишлак. Отцу твоему, дорогому дядюшке и твоей маме, родной сестрице передам от тебя привет. Кишлак гордится тобой, братишка. Когда ты выступаешь по телевизору, у меня слезы наворачиваются. Тьфу, чтоб не сглазить, - не сдержал слез Довул. – Ты хороший парень, дорогой братец.

Ильхом готов был сквозь землю провалиться. Но нет, земля не разверзлась и не разверзнется, пол - то крепкий, качественный!

Ильхом нехотя взял бумаги. Начал читать и… побледнел. Расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, он стал массировать левую сторону груди. Усмехнулся. А затем расхохотался.

- Что это?

- Ре.. рецензия – недоуменно протянул Довул.

- Не путаете? – превозмогая боль, Ильхом заливался смехом.

Довул, глядя то на свой пакет, то на бумаги в руках Ильхома, вдруг вскрикнул и выскочил из кабинета.

Ильхом снова пробежался глазами по написанному.

Уважаемый ____________вич!

Я за всю жизнь ни разу не писал жалоб. Однако я не могу оставаться равнодушным, видя как некоторые личности препятствуют развитию нашей литературы и искусства. Один из них – Ильхом Зафар. Я думаю, что он не достоин быть руководителем такого крупного творческого объединения, потому что он ненавидит талантливых людей и всячески им мешает. Разве справедливо, что такие, как Ильхом Зафар, являются руководителями, да еще членами жюри конкурса? Прошу Вас провести тщательную проверку и принять соответствующие меры…

Подписываюсь псевдонимом: _________Одил Ростгуй (Справедливый человек)

Ильхом бросил заявление в стол. Губы невольно прошептали:

- По капле от бедняка наполняется водоем богача… Нет, кажется, наоборот!

Он снова расхохотался. Вот теперь ему значительно полегчало.

Кучкар НАРКАБИЛ.

Перевод с узбекского Саодат Камиловой.

Источник: webkamerton.ru - сетевой литературный и исторический журнал